— Тогда понятно, почему Татьяна принесла с собой успокоительное, — мрачно прокомментировал Леша. — Она заранее знала, что оно понадобится.

— И понятно, почему она так хладнокровно восприняла известие о гибели Мирона, — добавил Прошка.

— Но ты не права, Варька! — воскликнул Генрих. — Нина не была единственной обладательницей Татьяниной тайны. А Николай? Если Нина застала их с Татьяной, Николай должен был сразу заподозрить неладное, когда она умерла. И — если он любит Татьяну — всеми силами проталкивать версию, что смерть Нины наступила по естественным причинам. А он сам настоял на вскрытии. Что-то у вас не сходится.

— Почему? — возразил Марк. — Во-первых, не исключено, что Николай не способен питать любовь к возможной убийце. Настаивая на вскрытии, он хотел избавиться от своих сомнений. Во-вторых, Прошка чуть ли не в глаза обвинил его в смерти Нинки. Кто знает, каков этот Николай на самом деле? Может быть, для него страх перед грязными слухами перевешивает страх за любимую женщину? В-третьих, возможно, он настолько боготворит Татьяну, что мысль о ее причастности к убийству кажется ему невероятной.

— И правильно. Татьяна не похожа на убийцу, — убежденно заявил Генрих.

— А по-моему, она единственная из нас, кого можно представить в этой роли, — не согласился Леша. — Хладнокровная, решительная, с сильным характером. Немудрено, что Белову не удалось ее раскрутить. Ирочка с ее самодовольством, истеричностью и глупостью наверняка попалась бы на первом же допросе. И потом — покушения на Марка. Ирочка до такого хода додуматься не могла. А если додумалась да еще сумела так убедительно разыграть страх перед неведомым маньяком и перед Варькой, то она просто гениальна. Если человеку, способному действовать быстро и решительно, умеющему просчитывать ситуацию на несколько ходов вперед, удается убедить окружающих в своей непроходимой глупости и легкомыслии, то тут уж, как говорится, просто мое почтение…

— Да я вовсе не утверждаю, что убийца — Ирочка, — заволновался Генрих. — Но Татьяна не могла…

— Ну, что я говорил?! — перебил его Прошка. — Генрих в своем репертуаре. Предлагаю немедленно его связать, сунуть в рот кляп и уложить спать.

— Думаешь, он заснет связанный и с кляпом во рту? — спросила я с сомнением. — Может, лучше отправим его за водой?

— Я же не нарочно в другую сторону пошел! — жалобно воскликнул Генрих. — Со всяким может случиться…

— Ну, насчет всякого, ты, пожалуй, немного преувеличил, — совершенно серьезно сказал Прошка. — Ты еще скажи, что любой мог запросто перелезть через непроходимые скалы, не обратив на такую мелочь внимания.

— Может, вы соблаговолите на минутку вернуться к предмету разговора? — ядовито поинтересовался Марк. — Или выдающиеся способности Генриха, по-вашему, заслуживают куда большего внимания, чем какой-то там убийца? Что ты, собственно, имеешь в виду, Генрих, говоря, что ни Татьяна, ни Ирочка убить не могли? Варвара в твоем представлении куда больше похожа на убийцу? Или тебе кажется более вероятным, что коварный Славка, пришив лучшего друга и его жену, явился сюда свалить вину на Варьку? А может быть, тебя больше устраивает версия о Леше, убивающем из любви к искусству?

— Так ты же сам ее предложил! — напомнил Прошка. — Разве Генрих может позволить себе усомниться в твоей гениальной интуиции?

Леша, почуяв, что сейчас начнется базар, решил сказать свое веское слово:

— Я не убивал.

— Это каждый может…

— Хватит! — отрезал Марк, затыкая Прошке рот. — Или вы будете говорить по существу, или отправляйтесь спать. Устроить балаган и завтра успеете.

— А что тут говорить-то? — недоуменно спросил Леша. — Все и так ясно. Татьяна — единственный возможный ответ. На это указывает все: и ее характер, и поведение, и непонятная Нинкина озлобленность, на нее направленная. Татьяна принесла успокоительное, она не удивилась, узнав о гибели Мирона, она отправила его жену в медпункт, написав Николаю записку, в которой предлагала сделать Нине укол снотворного. Она находилась в медпункте дольше других. Она врач-хирург и наверняка сталкивалась со смертью. Она умная, решительная женщина, которая вполне способна противостоять следователю. Наконец, она не знала близко ни Мирона, ни Нину; они были ей чужими, посторонними людьми.

После этой речи все погрузились в молчание.

— Но мы не вправе утверждать наверняка, что убийца — она, — сказал наконец Генрих. — Мы можем подозревать, догадываться, предполагать, но никаких доказательств справедливости наших предположений у нас нет.

— Это как раз дело поправимое, — сказала я. — Думаю, если изложить Татьяне все наши доводы и намекнуть, что мы собираемся поделиться своими соображениями со Славками, она дрогнет. В конце концов, ради чего она весь огород городила, как не ради спасения своего брака? А передушить нас всех подушками за приемлемый срок ей удастся едва ли. При всех ее талантах.

— Ты собираешься ее шантажировать? — ужаснулся Генрих.

— Варька имеет на это полное моральное право, — решительно заявил Марк. — Не забывай, Славки прямо обвинили ее в убийстве.

— А мы сумеем выманить сюда Татьяну, да еще одну? — усомнился Прошка.

— У нас есть замечательный предлог, — ответила я. — Она врач, а у Генриха ожоги и температура.

— Не надо! — испуганно попросил Генрих.

— Нельзя быть таким щепетильным, Генрих, — назидательно сказал Прошка. — Ты хотя бы о Варьке подумал. Представляешь, каково ей сегодня пришлось, когда Славки тут свою стройненькую версию излагали?

Генрих помолчал, потом тяжело вздохнул:

— Только не слишком на нее наседайте, ладно?

Глава 25

Остаток ночи я провела в неравной борьбе с бессонницей. Мои успехи были временными и незначительными, ее победа — тотальной. Иногда мне удавалось впасть в тревожное забытье, но каждый раз минут через десять сердце ухало вниз или подпрыгивало к горлу, словом, настойчиво старалось извести собственную владелицу.

Правильно ли мы угадали? В конце концов, Генрих прав: у нас нет ни единого доказательства, только зыбкое предположение связи между Татьяной и Николаем. А Татьяна совершенно непохожа на женщину, способную закрутить роман за спиной мужа. Тогда что могла увидеть Нинка? Ну, пускай даже обезумевший от любви Николай сгреб Татьяну в жаркие объятия. Если Татьяна никак его не поощряла, нечаянный свидетель в худшем случае мог поставить ее в неловкое положение, и только. Что ей грозило? Объяснение с мужем? В таких обстоятельствах это, конечно, малоприятно, но не смертельно. Славка ведь не Отелло какой-нибудь. А представить себе Татьяну подлой обманщицей я, хоть убей, не могу.

Но и Леша тоже прав. Татьяна идеально соответствует психологическому портрету нашего убийцы: умный, решительный, с сильным характером. Как там говорил Прошка? Убийство чистое и аккуратное, совершивший его способен на мгновенную импровизацию. Или я ничего не понимаю, или это описание профессиональных качеств хорошего хирурга. А в том, что Татьяна — хирург хороший, у меня сомнений нет. Она относится к типу людей, которые блестяще делают все, за что ни берутся.

Белов назвал убийцу «крепким орешком». С одной стороны, Татьяна под это определение очень подходит, а с другой — я уверена — она не умеет изворачиваться. Во всяком случае, я на это надеюсь. Иначе у нас ничего не выйдет — не добьемся мы от нее признания.

Мои мысли переключились на предстоящий разговор с Татьяной. С чего начать, с какой стороны к ней подступиться? Как она себя поведет? Удастся ли вытащить ее сюда одну, или Славка увяжется с нами?

Я вдруг поняла, что идти за Татьяной нужно мне. Леша просто не сможет соврать ей про Генриха, а если я буду врать в его присутствии, он отведет глаза и Славка точно не отпустит Татьяну одну. Да и Марк с Прошкой не смогут вести непринужденную беседу с человеком, которого собираются обвинить в убийстве. А я? Удастся ли мне держаться с Татьяной и Славками естественно, чтобы ни у кого из них не зародилось подозрения?